Три двендцатичасовые смены подряд или как окончательно стать мизантропом к среде.
Я люблю свою работу.

@темы: убийство на бытовой почве, Все плохо, работ

---

Байки-6

Какой кошмар, на нынешних байках мне, оказывается, придется ходить под гнетом ужасной динохейтерши! Чего доброго, еще и динотоп писать заставят! >__<
Баюс-баюс,ну а вообще: ну что, начало байкам положено, и все как всегда

Это ж нада, третий год подряд. Юбилей, можно сказать! ^^


(с) Singh

@темы: Все плохо, фесты, Фандом

---

А теперь, коли уж все равно рядом сидит упоротая в щи Ленка, делать нечего, а Антон как двуединый Чипидейл уже спешит на помощь с бутылкой коки (для меня) и вкусняшкой (для худеющей Лены), Я НАПИШУ ПРО СВОЮ РАБОТУ. Но я буду краток, более того - я буду пиздат и обойдусь айнанэнанэ каким смешным пирошком:

вы стадо хуевых оленей
ебитесь лесом сквозь тайгу
подумал глеб сказал же в трубку
нам очень важен ваш звонок

---

Бро.

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это —
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода —
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.

Как всегда, удивительно созвучен парой стихотворений моему теперешнему состоянию, которое не очень-то и отличается от тогдашнего, но тем не менее...

@темы: Бро.

---

Все на джен-фест

видимо, старею.

---

Я и так любила эту песню, а тут еще и клип оказывается такой

---

рас-два-три

А вообще мне тут подумалось, что нужно переименоваться в "дневник страдающих мужиков" ну или как-то так. Ребрендинг, все дела.

---

Боль.

10.11.2013 в 23:31

Пишет  Benedict in love:

10.11.2013 в 22:02

Пишет  Enchantress werewolf:

по просьбе  YumiKoboyashy
все неудобно тыкабельны

---

Я уже хотел написать, что мол сон для слабаков, а раз так - я слабак и иду спать, но тут внезапно наткнулся в каком-то паблике на фото часов и

Короче, доктора мне, доктора! Второсезонного!

---

Как мартышку разрывает.
Снарри, винцест, ханнигрэм, о, сердце, зачем ты такое большое...
О, моск, почему ты такой маленький и отказываешься воображать без гомоебли в контексте? T__T

@темы: Фандом

---

У меня случился ментальный стояк на эти голос и интонацию. А все почему? А все потому, что это же квинтэссенция мускулинного ангста!

* поставил на повтор, кончил, закурил

---

Винцест для solnza@net

Крокодил поймался, кокос вырос, камень с души упал ^^
 solnza@net, я мерзавка, конечно, что так долго тянула с этим. Все-таки не у того человека ты флафф попросила. Это же надо было столько раз пытаться выжать из себя стерек, а потом сесть и за один присест написать тебе винцест, который я, если честно, уже и подзабыла.
Если что не так - ты говори. Если этого мало, думаю, за эти полгода накапавших процентов тебе хватит еще на одно "хочу". Не стесняйся)
а я вот стесняюсь и немного боюсь, что тебе не понравится. Тем не менее, вот:

Название: Белые карлики, черные дыры
Бета  Amady
Фандом: SPN
Пейринг: винцест
Рейтинг: R
Жанр: юстовый first-time
Саммари: Когда они видятся в следующий раз, Сэм на три года старше. Дин постарел на три года, когда они видятся в следующий раз.



***

- ОТДАЙ НЕМЕДЛЕННО!..

Дин Винчестер даже не знал, что так бывает.
Ломкий мальчишеский голос перекрикивает рев дисторшена из магнитолы, капли пота, смешиваясь со слезами отчаяния, разъедают воспаленные веки, сердце бухает в такт кардану – бом, бом, бом.
Липкая жара влажно облизывает ему скулы, на которых, пробиваясь сквозь грязный загар, расцветает недобрый румянец.

Импала сминает кукурузные стебли, с обочины врываясь в поле, как одержимый сатаной трактор. Недозрелые початки скребут по днищу, острые листья лезут в салон сквозь приоткрытые окна.

Дин глушит двигатель и поворачивается к вопящему Сэму.
Напряжение в нем звенит вот-вот готовой лопнуть струной, ладони сжимаются в кулаки – пока что поверх рифленой обмотки руля, а не вокруг шеи брата с выпирающим по-птичьи кадыком.
Сэм говорил, не затыкаясь, миль шестьдесят, с самого Тусона.
На последних двадцати он перешел на крик.
Слова его проходят мимо ушей Дина, но вот незадача – бьют того в самое сердце.

Для своих шестнадцати гаденыш перечитал слишком много книг и научился пользоваться словесным оружием не в пример лучше огнестрельного. А может быть, все дело в том, что перед ним – Дин, безобидный старший братец с размякшим от редких нежностей брюшком и единственным аргументом против: отвали, мелочь.
Вот только от частоты повторений эта магическая раньше фраза теперь истрепалась настолько, что ею уже не отвертеться ни от сэмовых бесконечных претензий, ни от обид, ни от неудобных вопросов.
Дину от Сэма вообще не отвертеться. Никогда.

- Я не собираюсь проебывать свою жизнь так, как ты! Стоять по стойке смирно, пока отец раздает приказы…
Зеленое море волнуется раз, зеленое море волнуется – два, зеленое море волнуется три…
- Сэмми. Завали. Свое. Ебало. – Попытки с третьей он попадает по кнопке - Фредди Меркури захлебывается протяжной «о», и если бы можно было провернуть подобный трюк с Сэмом… Увы.
Налицо издержки воспитания в неполных семьях.
- Ты – тупой. Твой кругозор не шире, чем у полоумного реднека, все мечты сводятся к пожрать и потрахаться, а между этими важнейшими потребностями – продырявить очередную тварь. Нравится так жить – ради Бога! Пойми только, я – не такой.
Дин сейчас не слишком расположен понимать кого-либо и что-либо.
Он просто хочет убивать.

Он с трудом отворачивается от Сэма и буквально вываливается из машины.
У него стоит.
Примятые стебли мягко пружинят, пока, путаясь в листьях, он пытается убраться подальше и от брата, и от греха – что почти одно и то же, если вдуматься. Дин делает пару шагов вглубь поля, потом что-то вспоминает и возвращается к машине, словно его подцепили на крючок и теперь тащат – только не к поверхности, а, наоборот, – на самое дно. Туда, где ил, грязь и истлевшие скелеты, которым положено храниться в шкафу, но вот незадача – у них нет дома, а шкафы, набитые инцестуальными наклонностями, совсем не вписываются в интерьер придорожных мотелей.

Сэм сидит, как ему наверняка кажется, в чрезвычайно независимой позе – длинные ноги в стоптанных кроссовках заброшены на панель, упираются пыльными подошвами прямо в лобовое стекло; руки скрещены на груди, голова откинута назад – гордый узник замка Иф, ни дать ни взять.
Вот только Дин не замечает всего этого.
Он видит лишь как натянулась на груди брата тонкая застиранная майка, обнажая сосок с золотистой порослью волос вокруг.

- Сэм.

Он видит, как размыкаются искусанные губы, когда тот собирается набрать воздуха перед новой порцией неутомимой брани:
- Я ненавижу тебя!

- Сэм, - Как перекатываются длинные мышцы предплечья, когда Сэм в ответ показывает ему фак.

Дин видит все это, и знает, что смотрит на брата.
И именно поэтому ему так нестерпимо хочется убивать.

Дети кукурузы, ау?.. Хоть кто-нибудь, на помощь, пока не поздно!

Он достает из кармана надвое разорванный конверт из гребаного колледжа и сминает его в руке. Гладкая бумага ощущается в ладони куском раскаленного железа – и Дин швыряет чертово письмо Сэму на колени:
- Доволен? – в его голосе нет ни наезда, ни насмешки. Только вселенская усталость от этой затянувшейся борьбы - с братом и самим собой.
Своими чувствами Дин загнал себя в ловушку, на чистом упрямстве продолжая верить, что, может быть, все еще образуется, выправится, срастется как надо, без этих уродливых шрамов поперек сердца.

Он не может и не хочет решать, что будет правильнее – чтобы Сэм уехал, или чтобы он остался.

И что бы там не считал Сэм, об охоте и семейном бизнесе Дин думает в последнюю очередь.
- Я…
- Доволен? – повторяет он, не желая слушать ответ.

И без того ясно – Сэм очень доволен. Как всегда - получил то, что хотел, а он, Дин, как всегда, остался в дураках. С чертовым стояком на родного брата посреди сраного кукурузного поля.
Прилив адреналина, ага. Братская любовь, будь она неладна.

Оглушительно шваркнув дверью Импалы напоследок, Дин взбирается вверх по насыпи и выходит на шоссе, размеченное желтым пунктиром. Над раскаленным асфальтом стелется полуденное марево, от которого кружит и без того больную голову.
До Чарстона два часа ходьбы на своих двоих, двенадцать миль благословенной тишины.

Завтра Сэм свалит в свой обожаемый колледж, и у Дина появятся тысячи миль дорог по Соединенным Штатам космического вакуума, пора начинать привыкать.
И никакого Меркьюри больше.


***

Проводив брата взглядом, Сэм смотрит на смятое письмо у себя на коленях, дрожащими пальцами расправляет конверт, в сотый раз вглядываясь в заветный адрес. Стэнфорд.
На глянцевой бумаге остались потные отпечатки пальцев Дина. Закругленные узоры, похожие на концентрические круги, ничем не пахнут и на вкус отдают сладкой целлюлозой.
Сэм прижимает конверт к губам и давится совсем другим криком.

***

Сэм пишет ему что-то о сессии и о Джессике. Двойные «С» в обоих словах кажутся Дину тайными знаками, закодированным посланием: Сэм теперь студент, у Сэма теперь случается секс.

Дин зачищает гнездо вампиров в одиночку, а после снимает малолетнего хастлера.
Все, что в итоге он позволяет себе – целомудренный поцелуй, от мальчишки пахнет карамельным попкорном и фантой. Точно так же пах Сэм, когда они выбирались на совместные просмотры каких-нибудь трэшевых ужастиков, над которыми ржали до икоты, подначивая друг друга только им понятными приколами.
Мальчишка льнет к нему всем телом – без особого трепета, как-то чересчур споро и торопливо.
Позже Дину становится жалко и ту симпатичную кровососку, и три сотни, потраченные на не-Сэма.
Оно того не стоило.

И еще: несмотря на небольшую разницу в возрасте, Дину кажется, что сам он никогда не пах карамельным попкорном и фантой - словно детство прошло мимо него, торопясь целиком отдать себя Сэму.
А сам Дин торопился вслед за ним.

***

Когда они видятся в следующий раз, Сэм на три года старше.
Дин постарел на три года, когда они видятся в следующий раз.

Их анамнез дополнен повторным рецидивом: горящий дом и пришпиленная к потолку женщина – не самое лучшее начало для восстановления братских – каких бы то ни было – отношений, но и не самое худшее. Дин получает лишний повод для объятий, а после его тошнит желчью и самим собой прямо на обочину. Пытаясь отшутиться, он сваливает все на залежавшийся гамбургер, а потом невольно представляет кусок хорошо прожаренного мяса и его снова тошнит.
Он никогда еще не был так близок к вегетарианству.
Пока Дин пьет воду, молчаливый Сэм перебирается за руль. Космический вакуум сжимается до предела Импалы – плотный непроницаемый купол, черная дыра, рожденная их притяжением.
- Жми на газ уже, принцесса.
- Иди на хуй.
На самом деле Дину плевать, поедет ли Сэм с ним. Но ему кажется, что так будет правильно, Дин - хороший солдат и он привык поступать так, как предписывает ему его внутренний устав Хорошего брата и Хорошего сына.
За последние три года он ни разу не был в Калифорнии, максимум, что он себе позволял из Западного побережья – Вашингтон. За последние три года он ни разу не позвонил Сэму и не ответил ни на одно из его писем, преисполненных тайного самодовольства и показного благополучия.
Письма ранили Дина. А еще он был чертовски счастлив – не только получать их, но еще и за Сэма.

Возможно, Дин и впрямь туп, и дело тут вовсе не в самооценке. Просто на три долгие года они с Сэмом оказались словно в разных пластах мироздания: Дин по-прежнему готов был выстрелить, не глядя, в приоткрывшийся дверной проем подвала, полного темноты, а Сэм спускался туда только за тем, чтобы проверить систему отопления.
Дело вообще не в уме, а в ценностях, а они у Дина железные, и каждая из этих погнутых железяк ему на вес золота.

Голос Сэма больше не ломается, когда впервые после долгого перерыва тот снова посылает его нахуй.
Дин больше не ищет в этой фразе двусмысленности.
Несмотря ни на что, прогресс на лицо.

***

Над головой убаюкивающе шумят сосны, когда они останавливаются у придорожной кафешки, чтобы позавтракать. Сэм идет делать заказ, а Дин остается сидеть за грубо сколоченным деревянным столиком. Несмотря на прохладу туманного утра, он никак не может проснуться, давится зевотой, вяло размышляя о том, а не вернуться ли ему обратно в машину.
Сэм приносит два стаканчика кофе и огромный яблочный пирог, подгоревший с одного бока. Над пирогом поднимается пар, когда Сэм разрезает его надвое и пододвигает Дину подгоревшую половину.
Дин делает глоток из стаканчика, обжигает язык, и еще не успевшее до конца оформиться мнение о сегодняшнем дне становится вполне определенным: фааак ин щит.
Он исподлобья смотрит на Сэма, думая как бы половчее спровоцировать того на драку, чтобы сцедить в ней накопившуюся злость, когда Сэм говорит:
- Я скучал по всему этому.
- Ага, как же.
Сэм пожимает плечами, словно ему плевать, верит ему Дин или нет, а потом добавляет:
- Ненавижу яблочные пироги, чувак.

***

Наконец отец выходит на связь, и Дину кажется, что еще немного - и они снова станут семьей. Настолько нормальной, насколько это вообще возможно в их случае. Может быть, они даже заведут собаку и поселят ее в багажнике. Это должна быть очень маленькая собака и Сэмми будет носить ее под мышкой, словно перекачанная стероидами Перис.
И у них все будет как у всех, с оговоркой на «почти».
И никаких инцестуальных наклонностей у Дина, тоже с оговоркой.
По крайней мере, ему больше не хочется убивать и убегать вдоль желтой разметки шоссе. Он привык.
Почти.

Они снова, как раньше, подпевают одним и тем же песням по радио и спорят по поводу древних диновых кассет, воюют за то, кто первым пойдет в душ, ржут над именами на поддельных кредитках и обмениваются оскорблениями, теплоты в которых больше, чем в сопливых словечках вроде «братишка».
И у них все так здорово, правда, - ровно до того момента, когда умирает отец.

***
А после демоница запечатывает ему рот поцелуем. Это только прелюдия, смазанное банановым блеском обещание большего – псы уже готовы сорваться с цепей, но им придется подождать, и Дину тоже придется, а когда настанет срок - все муки ада будут в его распоряжении.
Пока же у него есть Сэм. И он дышит. Даже улыбается.
И Дину кажется, что никакие райские дары не способны сделать его счастливее.
… почти.

***

Иногда Дин всерьез размышляет, не дурак ли Сэм?
Иногда – это вот примерно как сейчас, когда Дину вздумалось подрочить, а Сэм решил вернуться с пробежки пораньше.
- У тебя еще шесть кругов! – предупреждающе кричит Дин из ванной, разрядка близка, и нет никакой возможности дотянуться до шпингалета, который все равно срабатывает через раз из-за разбухшего от влаги дерева. Дин стонет, и склоняется над раковиной, неловко упираясь ладонью в ее сколотый край, кожа лопается от давления на острую щербатую грань, и вместо спермы на мыльную керамику выплескивается струйка крови.
Дин яростно двигает кулаком, но момент упущен. Чистый экстаз сменяется томным напряжением, возбуждением, рвущимся через край. В голове будто включается бесшумный проектор с грязными картинками – Сэмми в соседней комнате, потный и разгоряченный, и… Снова облом.
Дин уже не стонет, рычит, чувствуя себя ни на что не способным импотентом.

Иногда Дин уверен, что Сэм – дурак.
Например, как сейчас, когда тот без стука вламывается в ванную, и вместо того, чтобы тут же смущенно выйти вон – завершить-таки свою чертову пробежку, - остается стоять на месте.
Дин видит его размытое отражение в запотевшем зеркале, ощущает его присутствие каким-то особым, не шестым даже, седьмым чувством, и не может остановиться.
Впервые за всю свою жизнь не может и даже не хочет. Возможно, из-за того, что жить ему осталось не так уж и долго.

Он знает, что именно видит Сэм, стоя позади него – задранная до лопаток майка, съехавшие вниз и оголившие задницу джинсы… По мнению Дина -ничего такого, чтобы продолжать изображать из себя соляной столб.
- Сэм, - предостерегающе огрызается Дин через плечо.
Хмыкнув, тот закрывает за собой дверь - изнутри, а после петлей набрасывает Дину на лицо свое пропитанное потом тренировочное полотенце, тянет его за концы, опрокидывая брата спиной к себе на грудь. Дин дергает плечом, пытаясь отстраниться, но Сэм закольцовывает его руками, с силой вжимает голову Дина горящей скулой в свое плечо.
В его движениях нет неуверенности или смущения, тогда как сам Дин – взятый врасплох, рассекреченный, готовый провалиться на месте от смущения и возбуждения, - больше похож на дикое животное, впервые столкнувшееся с человеческой лаской.

Сэм отстраняет руку Дина от члена и сжимает его в своей ладони. Дин снова пытается вырваться - без особого рвения, впрочем, он слишком оглушен этим моментом, о котором не мечтал даже – не смел, даже в мыслях помечая подобные желания безнадежным: «грех». Табу. С припиской на полях: ты кормил его хлопьями на завтрак, а о большем папа тебя и не просил.

Сэм сжимает пальцы, скользит кулаком вниз, к самому основанию члена, накрывает рот Дина своими губами, и глушит его стон – сначала удовольствия, потом – осознания того, что только что случилось. Смешно – чтобы кончить в объятиях брата, ему потребовалось всего одно движение, такое короткое, что - стоило ли мучить себя столько лет чувством вины?..
Дин выплескивается в чужую ладонь, а после обессилено оседает в крепком объятии Сэма.

Сэм продолжает греть его рот своим дыханием, и это не поцелуй даже, а пока что только прелюдия, смазанное соленым потом обещание.
Гончие уже готовы сорваться с цепей, но им придется подождать, и Дину тоже приходится - пока Сэм выпутается из своей мокрой футболки и звякнет пряжкой ремня.

Настанет срок - и все муки ада будут в его распоряжении.
А пока у него есть Сэм.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Про Летова и не только

"ГО" — это такая очень плюшево-мусорная музыка: музыка для заек, которые считают, что их бросила хозяйка, музыка для мишек, которым кажется, что их уронили на пол. Всем им очень нравится жалеть себя и ненавидеть окружающий, такой несправедливый к ним, такой говённый мир. Именно этим эмоциям — жалости к себе и ненависти к миру — они и сопереживают: чистенькие плюшевые игрушки, воображающие себя потрёпанными и грязными. А ещё некоторым людям просто очень нравится, когда им буквально срут через уши в мозг дурацкими идейками о суициде, говённости мира и т.д.. Такие люди страдают заболеванием мировоззрения, которое называется "летоз головного мозга" или "армагеддон-в-попе". Мировоззрение при летозе редуцируется до слогана "Мы в глубокой жопе!". В этой жопе больной способен заметить только две вещи — говно (разумеется) и попс. Говно считается горьким, невкусным шоколадом и хавается большой ложкой. Попсом считается всё, что не является говном, т.е. не является иногда "русским роком" вообще или — реже — ещё какой-нибудь апокалиптической хуйнёй типа дарк-фолка, но чаще всего — "сибирским панком". Поскольку, например, красивые закаты и девушки тоже не являются "сибирским панком" или хотя бы чем-то из того, о чём в нём поётся (дерьмом, суицидом, коммунизмом и т.п.), то летозник даже их сочтёт попсом — если вы сообщите, что не прочь полюбоваться вечерней зарёй, а ночь провести с возлюбленной, вы упадёте в его глазах ниже некуда. По понятиям летозников, все, кого мир ещё способен чем-то восхитить, обрадовать и осчастливить, — безмозглое быдло, мудаки, нихуя не понимающие в Настоящей Музыке попсовики, фальшивки и т.п.. Желание убогих выдать себя за избранных, желание почувствовать себя интеллектуальненькой и духовненькой контркультурненькой элиточкой, желание ощутить себя гордым глистом и при этом не испачкаться настоящим говном — вот что такое ЛГМ.

И почему мне хочется вместо ГО подставить кучу других имен, названий и брендов?
И, кстати, совершенно не согласна с автором по поводу его отношения к Летову, но сама мысль о этой влажной прослоечке людей во вселенском брауни выражена идеально.
Сгиньте уже, уроды, жрите свое дерьмо ложками и оставьте мне мои борщи и котлеты. Нет, ну правда, поколение эмо вроде как давно прошло, но людям же так нравится СТРАДАТЬ.
ИСКАТЬ СМЫСЛ, ПРЕЗИРАТЬ БЫТИЕ в котором вроде как и смысла-то нет, кроме как БЫТЬ.
Вазякайтесь в своем дерьме, короче, а я уж как-нибудь сам, без ваших этих нотаций.

@темы: Умняша

---

Венгардиум левиоса!

---

Боль

---

Я люблю этот сериал не из-за слэша, сказала я ему. Просто там сюжет (!) и операторская работа (!), сказала я ему. Я хочу посмотреть сериал в хорошем качестве - и он поверил.
Ха-ха-ха. Теперь Антона пугают грибы и вообще всё пугает, ведь Антон такой ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ - после он долго не может заснуть, ворочаясь в кровати, горестно вздыхая в темноте и по всей видимости вопрошая мироздание по кой черт ему, грузчику, нужно это псевдо-криппи-эстество?
А я лежу рядом и меня пугает то, что бедный Уилл уйдет, так и не узнав, что для Ганнибала он был не только увлекательной головоломкой, но и 4-5 килограммами вкусного, питательного мяса! И так как я тоже очень ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНАЯ, пока я лежу рядом, я воображаю фики, которые так никогда и не напишу, воображаю сцены в которых Уилл узнает правду, придумываю глубокомысленные диалоги, в которых посредством сравнений и эвфемизмов они признаются друг другу в любви.... и засыпаю.
И так уже третий день подряд.
Мы обозвали эти совместные просмотры "по грибочки". Правда такое ощущение, что пока Антон выискивает благородные белые, я продолжаю набивать свою корзинку мухоморами.
Ну вот как так можно, а? А как же сюжет....и операторская работа?

---

Оуоуоу! Бэд романс!

---

Я никогда не допишу этот гет, потому просто оставлю это здесь как молчаливый памятник собственной испорченности из-за которой в моих фантазиях красивая женщина никогда не будет спать с красивым мужчиной. Аминь.

Another Love

Если позже его спросят, зачем он это сделал, он скажет: она плохо кормила моих собак.
Конечно, это недостаточно веская причина для убийства, но в его практике – в его практике по ту сторону маятника – бывали и похуже. Наличие родинок на линии роста волос, например, или манера пришивать пуговицы крест на крест.
Она предала мое доверие, она усомнилась во мне, она не написала мне ни строчки в ответ – нет, все не то.
Как будто она и вправду для него что-то там значила. Что-то, что нельзя вырезать из ее мертвого или, по настроению, еще живого тела.
Она плохо кормила моих собак – вот достойная причина.
Возможно, разжалобленные присяжные скостят ему срок до двух пожизненных.
«Это от тоски» - ее ответ, по всей видимости, должен его разжалобить.
Он смотрит на своих отощавших собак, на свалявшуюся шерсть на их впалых боках.
Он смотрит на свое отражение в зеркале: впалые щеки, потрескавшиеся губы, испарина на лбу.
«Это тоже от тоски?».

@темы: Ханнибал

---

Вместо всех сырков мира

Я: - ... пойду позову...

А: - мне показалось, что ты сказала "призову".

Я: - Кого? Хотя, да, конечно! Сейчас нарисую пентаграмму на ковре и призову Шойгу.

И: - Шойгу - министр обороны.

Я: - Отлично! Обменяем Валеру на глазированный сырок.

И: - Тогда это должен быть очень большой глазированный сырок.

Я: - Похер! Я согласна отдать Шойгу любой глазированный сырок.

И: - В "Перекрестке" продаются сырки за три рубля. Валера весит около 80 килограмов. Итого около семи тысяч рублей плюс минус пара сотня сырков.

Перфекшн.